Философствуем

Из лунной обманки ночного покоя
призывно доносится шум поездов.
Но мне не способствует роза ветров
и жизненный статус изгоя.

Под рельсовый стук видеть мир заоконный
хотелось бы мне в одиночку, в купе
и скручивать мысли, как винт по резьбе,
о жизни, что сходна с вагоном.

Сегодня не я пробегаю по жизни -
всё это в прошедшем, пульс жизни притих.
Мелькает она мимо окон моих
в комизме своём и трагизме.

Колёс перестук ностальгией не гложет,
и я - наблюдатель как будто извне.
Гарцую теперь на буланом коне,
весьма на Пегаса похожем.

Бродячий пёс плешив, невзрачен,
от чумки малость кривобок.
— Где разживаешься ты харчем,
где твой ночлежный уголок?

Но бомж молчит, не отвечает,
слезливым поводя бельмом.
Давно уж изгнан он из стаи
и у людей не сыщен дом.

Подходит робок, незамечен,
с немым вопросом, что, мол, дам.
За это рад со мною встречам.
Бредёт за мною по пятам.

— Ну что, бродяга, нелегко нам
тащить поклажу многих лет?
Барбос ответил хриплым стоном.
Я в нём услышал свой ответ.

Прошлись. Уставшие присели —
на лавке я, он рядом с ней.
Вздохнув, друг друга пожалели,
что завтра будет холодней.

Что завтра: солнечно, ненастье?
Гарантии не может дать прогноз.
А коль подумать и сказать всерьёз,
скажу: в неведении счастье.

Нам не доступны планы Бога.
Печали тень не омрачит лица,
когда живёшь, не ведая конца
тебе отпущенного срока.

Асфальт, ты куда заведёшь меня ныне
Запутанной сетью решёток-дорог?
В духмяный зарыться мне хочется стог
И сеном дышать с чабрецом и полынью.

Дитя лабиринта асфальтовой ленты
И узник стеклянно-бетонных светлиц,
Храню аромат деревень и станиц
В подкорке, как прожитых жизней моменты.

Видения только что скошенной нивы,
Просёлок вдоль ёжика жёлтой стерни.
В небесной лазури с чужой стороны
Плывут облаков белоснежные гривы.

Бреду по просёлку, босыми ногами
Взбивая песчаную перхоть земли.
Куда же дороги меня привели?
Похоже, они заодно с облаками.

И снова к асфальту приводит грунтовка.
За маревом слышно шуршание шин.
Мой город в душе моей не сокрушим.
Нет, всё ж я не сельский и не полукровка.

Отбрось о просёлках и пахоте мысли.
Итог моих странствий, увы, предрешён.
Ходить по асфальту всю жизнь обречён.
Не я выбираю дороги по жизни.

Не пишется и не читается.
Былое со мною прощается,
И я с ним прощаюсь, навек.
Прощаюсь и не в чем мне каяться,
Ведь в жизни чего не случается.
В ней всё и всегда повторяется,
И нами кружИт она, как велотрек.

Забавная штука – символика.
В ней правды лишь малая толика -
Преломлена гранями призм.
Игра наподобие ролика
Про злого удава и кролика.
Игра трагедийна до коликов.
Вдруг бац и конец! Реализм.

Уж если суждено быть осуждённым,
То (будет пусть не по вине)
Я попрошу приют уединённый,
Ведь одиночка – то, что надо мне.

И наказанье станет мне наградой.
В ограде серых голых стен
Кусочек зарешеченной триады:
Мельканье лиц, нужда и быта тлен.

Поверь, я не нуждаюсь в оправданье,
Не претендую на УДО.
Устал от этой жизни – поля брани.
Здесь отдохну я ОТ и ДО.

Давно не слагаются нежные песни -
исчерпан вопрос, мотив позабыт.
Любовь умерла и уже не воскреснет.
Ударом копыт размозжил её быт.

Крамольная мысль посещает всё чаще:
«а был ли ребёнок?» Кто разберёт?
Вначале была даже мёда послаще,
но позже поймёшь, что липовый мёд.

Быть может, всего лишь её обозначил?
Положено так. Всё как у людей.
А если б не так, как у всех, а иначе?
И жизнью бы жил не «всех», а своей?

Заранее знал бы и если бы ведал,
По жизни тропу не так бы торил.
Другие бы взгляды, оценки и кредо.
Быть может, совсем не так бы любил.

Любил по-другому? А есть варианты?
Вопрос не из лёгких, мучит давно.
Любовь, говорят, понимают таланты,
А мне понимать сие не дано.

Не грешу на Судьбу свою.
Сам себе я её слепил.
Каждый день мой - штрафбат в бою,
каждый год - ветхий мост без перил.

В этот раз пронесло, живи.
И в азарте игры наган
предлагает опять: - Крути,
подставляясь Судьбе, барабан.

Всё равно мы живём в кредит.
Каждый взнос - барабанный шаг.
Ведь удача того лишь чтит,
кто с улыбкой живёт на устах.

Когда ума палата,
горе от ума,
а коль извилин маловато,
жизнь радостей полна.
Ничто не омрачает
счастья бытия.
Мир в дымке розоватой тает.
Ты любишь всех и любят все тебя.

Бегут по кругу стрелки -
погонщики минут.
За ними, как в горелки,
часы стремглав бегут.

А дальше сутки, годы
и в том же жизнь ряду.
Мчат стрелки-скороходы.
Я с ними не в ладу.

В трехтысячном не жить,
хоть он и ближе, чем парсек*.
Не это тяготит – ведь нереально.
Но жаль, преодолеть
мне двадцать первый век
не суждено. Хоть се ля ви,
но все таки печально.
_________________________________________

* Парсек – единица расстояния в астрономии, равная 206 265 астрономическим единицам, или 3,258 светового года, или 3,086х10000000000000 км.

Не нужно время торопить
Ведь каждый миг его бесценен.
Не бесконечна жизни нить –
Вся узелками из мгновений.

Всю жизнь мы вяжем узелки
И часто увязаем сами.
На первый взгляд они мелки,
Но вдруг становятся годами.

Он, как Ромео, однолюб,
И, как Отелло, недоверчив.
Бывает он порою груб,
Бывает мягко-гуттаперчив
И, как влюбленные все, глуп.
Влюбившись в женщину одну,
Твердя, что в ней души не чает,
Ей пел про звезды, про луну,
Про то, как без нее скучает,
Что он у ревности в плену.

Она ему в ответ, вестимо,
Мурлычет: - Делом докажи,
И, если я тобой любима,
Любовь стихами изложи,
Как пишут мне друзья из Крыма.
Они – известные поэты,
И рейтинг их непревзойден.
Слагают оды и сонеты
И шлют мне дюжину в сезон.
И я в ответ им шлю куплеты.

Мой друг и жалок, и смешон,
Страдая этим бзиком крымским.
Он с детства пил один «Крюшон»,
Теперь же бегает за «Клинским» -
Любовью начисто сражен.
О ней все помыслы его,
Он предан ей душой и телом.
Справляясь с рифмою легко,
Стихи слагает между делом,
Цедя прохладное пивко.

Мой друг на редкость плодовит.
Стихами утоляя ревность,
Рождает то шедевр, то хит,
Храня все той же теме верность.
Он стал в портале знаменит,
Как популярный графоман,
Кумир восторженных поклонниц.
А каждый стих его – роман
Из поговорок и пословиц
Про вероломство и обман.

И, наконец, его стихи
Взломали девы неприступность.
Она промолвила: - Хи-хи!
Прости упрямую за глупость,
Я искуплю свои грехи.
А эти крымские мужи!
Они же вовсе не поэты,
А под поэтов муляжи.
Нужны мне крымские сонеты,
Как мусульманину Кижи.
Отныне ты и только ты
Читаем мной и почитаем.
Но чтобы не было беды,
Чтоб жизнь не показалась раем,
Забудь поклонниц и цветы.

Теперь он ревности лишен,
Забыл про пиво и чекушки,
А пьет, как в юности, «Крюшон»,
И пишет басни и частушки.

Ей-ей, я друга поминал.
А чтобы больно не пинали,
Скажу: - Не басню написал,
И здесь ни слова о морали.
И уж простите, коль попал.

Мой друг стоял с опущенным лицом,
Устав от семилетья в примаках.
Он словно был расплавленным свинцом
В опоке – в жёстких тёщиных руках.

А дочка вторит матери всегда,
В защиту мужа не находит слов.
И вот семь лет – известная черта.
Встаёт вопрос: а есть ли здесь любовь?

Известный в браке Рубикон – семь лет
Являет часто истины момент.
Они прошли. Любви и брака нет.
Остался сын и семилетья бренд.

Возврастной водораздел
размывается с годами.
Он висками поседел, возмужал и поумнел,
а она не мчится сразу к маме,
только лишь словцом её задел.
Значит, тоже поумнела, пообвыкла,
обтесалась в жизни с мужиком
и смирилась, что каретой стала тыква,
а дворцом - постылый дом.
И сама - недавняя молодка
позабыла думать о любви.
Днём уборка, стирка и готовка,
вечерами слёзы - се ля ви.
Муж - старик, но всё на службе пашет.
Ты за ним, как за стеной.
Дом у вас стал полной чашей,
ей же днями горестно одной.

Все мы строим замки из песка
и играем в герцогов и фрейлин,
любим слушать "пули у виска"
и смотреть как киновраг застрелян.

Нам по нраву свара у коллег,
любим зубы скалить, видя палец,
слезы лить, выдавливая смех,
горло грызть, используя "свой шанец".

Это жизнь и каждый в ней актер
(так сказал не я, а умный классик -
я бы до такого не допер)
каждый миг, минутку, часик.

Жизнь, как праздничный бал-маскарад,
Когда истину прячут под маской,
Когда чувства бесценнейший клад
Раздают с мимолетною лаской.

У судьбы нрав изменчив и крут –
За успехами вслед неудачи,
То тебя словно крылья несут,
То готов заскулить по собачьи.

Но не страшно коварство судьбы,
Чередующей розы с клистиром,
Если будешь с собою на ты
И на вы с окружающим миром

Монолог попугая, глядящего в окно.
Завлекают лазурью высОты.
В небо взвиться бы гордым орлом!
До чего же летать мне охота
Остальным попугаям назло.
Но…

Но зачем же мне быть вольной птицей,
На базаре воруя зерно?
Чтобы снова в окно это биться,
На кормушку смотря сквозь стекло?
Нет …

Не хочу я скитаться по веткам.
Высота мне чужой каравай.
Мы в России привычные к клеткам.
Не орел я, друзья, - попугай.

На все про все своя есть мода:
Вот с этим подождем пока что,
То, словно при изжоге сода,
А это, дескать, день вчерашний.

Вот до чего прогресс дошел!
Пора в защиту молвить слово:
что ново,то нехорошо,
что хорошо – уже не ново.

Се ля ви
Тип произведения:
Авторское
В трехтысячном не жить,
хоть он и ближе, чем парсек*.
Не это тяготит – ведь нереально.
Но жаль, преодолеть
мне двадцать первый век
не суждено. Хоть се ля ви,
но все таки печально.
_________________________________________

* Парсек – единица расстояния в астрономии, равная 206 265 астрономическим единицам, или 3,258 светового года, или 3,086х10000000000000 км.

Не нужно время торопить
Ведь каждый миг его бесценен.
Не бесконечна жизни нить –
Вся узелками из мгновений.

Всю жизнь мы вяжем узелки
И часто увязаем сами.
На первый взгляд они мелки,
Но вдруг становятся годами.

Он, как Ромео, однолюб,
И, как Отелло, недоверчив.
Бывает он порою груб,
Бывает мягко-гуттаперчив
И, как влюбленные все, глуп.
Влюбившись в женщину одну,
Твердя, что в ней души не чает,
Ей пел про звезды, про луну,
Про то, как без нее скучает,
Что он у ревности в плену.

Она ему в ответ, вестимо,
Мурлычет: - Делом докажи,
И, если я тобой любима,
Любовь стихами изложи,
Как пишут мне друзья из Крыма.
Они – известные поэты,
И рейтинг их непревзойден.
Слагают оды и сонеты
И шлют мне дюжину в сезон.
И я в ответ им шлю куплеты.

Мой друг и жалок, и смешон,
Страдая этим бзиком крымским.
Он с детства пил один «Крюшон»,
Теперь же бегает за «Клинским» -
Любовью начисто сражен.
О ней все помыслы его,
Он предан ей душой и телом.
Справляясь с рифмою легко,
Стихи слагает между делом,
Цедя прохладное пивко.

Мой друг на редкость плодовит.
Стихами утоляя ревность,
Рождает то шедевр, то хит,
Храня все той же теме верность.
Он стал в портале знаменит,
Как популярный графоман,
Кумир восторженных поклонниц.
А каждый стих его – роман
Из поговорок и пословиц
Про вероломство и обман.

И, наконец, его стихи
Взломали девы неприступность.
Она промолвила: - Хи-хи!
Прости упрямую за глупость,
Я искуплю свои грехи.
А эти крымские мужи!
Они же вовсе не поэты,
А под поэтов муляжи.
Нужны мне крымские сонеты,
Как мусульманину Кижи.
Отныне ты и только ты
Читаем мной и почитаем.
Но чтобы не было беды,
Чтоб жизнь не показалась раем,
Забудь поклонниц и цветы.

Теперь он ревности лишен,
Забыл про пиво и чекушки,
А пьет, как в юности, «Крюшон»,
И пишет басни и частушки.

Ей-ей, я друга поминал.
А чтобы больно не пинали,
Скажу: - Не басню написал,
И здесь ни слова о морали.
И уж простите, коль попал.

Все мы строим замки из песка
и играем в герцогов и фрейлин,
любим слушать "пули у виска"
и смотреть как киновраг застрелян.

Нам по нраву свара у коллег,
любим зубы скалить, видя палец,
слезы лить, выдавливая смех,
горло грызть, используя "свой шанец".

Это жизнь и каждый в ней актер
(так сказал не я, а умный классик -
я бы до такого не допер)
каждый миг, минутку, часик.

Жизнь, как праздничный бал-маскарад,
Когда истину прячут под маской,
Когда чувства бесценнейший клад
Раздают с мимолетною лаской.

У судьбы нрав изменчив и крут –
За успехами вслед неудачи,
То тебя словно крылья несут,
То готов заскулить по-собачьи.

Но не страшно коварство судьбы,
Чередующей розы с клистиром,
Если будешь с собою на "ты"
И на "вы" с окружающим миром.

Монолог попугая, глядящего в окно.


Завлекают лазурью высОты.
В небо взвиться бы гордым орлом!
До чего же летать мне охота
Остальным попугаям назло.
Но…

Но зачем же мне быть вольной птицей,
На базаре воруя зерно?
Чтобы снова в окно это биться,
На кормушку смотря сквозь стекло?
Нет …

Не хочу я скитаться по веткам.
Высота мне чужой каравай.
Мы в России привычные к клеткам.
Не орел я, друзья, - попугай.

Счастливых и ненастных дней
не счесть на жизненной дороге.
Какой из них других "самей"
и, значит, памятней в итоге?

Какой из них оставил след,
счастливый след из "самых-самых"?
Такой, как, скажем, солнца свет
в кромешной тьме бездонной ямы.

Задачка эта не проста,
счастливых в жизни дней не мало.
Кому же честь сию воздам?
Пожалуй, "самый" день - начало.

Родился, получил шлепок,
и наконец-то полной грудью
вздохнуть и завопить я смог:
"Я к вам пришёл! Привет вам, люди!"

Односторонен жизни путь
назад дороги нет, понятно.
И маму зря просить вернуть
тот час: "Роди меня обратно".

А жаль, что не вернуть тот час,
тот день божественного счастья!
Даётся он один лишь раз:
"Я к вам пришёл, родные, здрасте!".

Мой друг стоял с опущенным лицом,
Устав от семилетья в примаках.
Он словно был расплавленным свинцом
В опоке – в жёстких тёщиных руках.

А дочка вторит матери всегда,
В защиту мужа не находит слов.
И вот семь лет – известная черта.
Встаёт вопрос: а есть ли здесь любовь?

Известный в браке Рубикон – семь лет
Являет часто истины момент.
Они прошли. Любви и брака нет.
Остался сын и семилетья бренд.

О счастье, как принято, дева мечтала
В обличии принца на белом коне,
Со взглядом искрящемся из-под забрала.
Не раз его видела в сладостном сне.

Вот время пришло и нашёлся «милёнок».
Конечно, не рыцарь он на скакуне.
Простой инженер, чуть живой «жигулёнок»,
Зарплата сто двадцать и … счастье в вине.

С годами померкли мечтаний картины
И замки разрушены, герцогов нет.
Заботы достали житейской рутины.
Любовь обветшала, как «Ветхий Завет».

Не пишется и не читается.
Былое со мною прощается,
И я с ним прощаюсь, навек.
Прощаюсь и не в чем мне каяться,
Ведь в жизни чего не случается.
В ней всё и всегда повторяется,
И нами кружИт она, как велотрек.
Забавная штука – символика.
В ней правды лишь малая толика -
Преломлена гранями призм.
Игра наподобие ролика
Про злого удава и кролика.
Игра трагедийна до коликов.
Вдруг бац и конец! Реализм.

Давно не слагаются нежные песни -
исчерпан вопрос, мотив позабыт.
Любовь умерла и уже не воскреснет.
Ударом копыт размозжил её быт.

Крамольная мысль посещает всё чаще:
«а был ли ребёнок?» Кто разберёт?
Вначале была даже мёда послаще,
но позже поймёшь, что липовый мёд.

Быть может, всего лишь её обозначил?
Положено так. Всё как у людей.
А если б не так, как у всех, а иначе?
И жизнью бы жил не «всех», а своей?

Заранее знал бы и если бы ведал,
По жизни тропу не так бы торил.
Другие бы взгляды, оценки и кредо.
Быть может, совсем не так бы любил.

Любил по-другому? А есть варианты?
Вопрос не из лёгких, мучит давно.
Любовь, говорят, понимают таланты,
А мне понимать сие не дано.

Не грешу на Судьбу свою.
Сам себе я её слепил.
Каждый день мой - штрафбат в бою,
каждый год - ветхий мост без перил.

В этот раз пронесло, живи.
И в азарте игры наган
предлагает опять: - Крути,
подставляясь Судьбе, барабан.

Всё равно мы живём в кредит.
Каждый взнос - барабанный шаг.
Ведь удача того лишь чтит,
кто с улыбкой живёт на устах.

Рассветом чуть затронутое небо.
Легонько кисть коснулась полотна.
Зари полоска алая видна
под тучами, нависшими нелепо.

В окне этюд аляпистый и сочный.
И с каждым незначительным мазком
он оживает траурным венком
на свежем холмике почившей ночи.

Мне, видно, сон приснился очень страшный
и начеркал виденье и слова.
Не жаворонок я ведь, а сова-
смотрю в окно смурной и недоспавший.

Когда ума палата,
горе от ума,
а коль извилин маловато,
жизнь радостей полна.
Ничто не омрачает
счастья бытия.
Мир в дымке розоватой тает.
Ты любишь всех и любят все тебя.

Люблю я бродить по тропинкам лесным,
по парковым тихим аллеям.
Ночами об этом люблю видеть сны,
но ими рулить не умею.

Всё чаще людская во снах толчея,
мелькают мне чуждые лица.
В толпе одиночество гложет меня
и рвёт моё Я на частицы.

Проснуться! И вон на запутанность троп.
В объятия с личным пространством
бежать, человечий оставив потоп,
в безбрежье морей графоманства.

Время - дрова в нашей жизненной топке.
Каждому свой установлен лимит.
Время - товар популярный и ходкий
и на него, как всегда, дефицит.

Каждый расходует по усмотренью:
кто экономно, а кто-то и мот.
Первый, как гроши, считает мгновенья,
ну а второй время гонит вперёд.

Мчится оно, плюща годы и сутки,
и наступает вдруг истины час.
"Дайте пожить хоть часок, хоть минутку!
Дайте пожить!" Но исчерпан запас.

Сквозь корявые ветви уснувших берёз
продирается диск замутнённой луны.
На него с завыванием тявкает пёс,
разорвав пелену тишины.

Чем встревожил Дружка этот мертвенный свет?
Может, кошки по сердцу бедняги скребут.
Или пёс, как и я, подневольный поэт
рифмой мысленно чертит маршрут?

Смыл морозный туман жёлтый свет фонаря
и ветвями луны расцарапанный лик.
А меня всё тревожит собачья стезя -
это я к стихоплётству привык.

Бегут по кругу стрелки -
погонщики минут.
За ними, как в горелки,
часы стремглав бегут.

А дальше сутки, годы
и в том же жизнь ряду.
Мчат стрелки-скороходы.
Я с ними не в ладу.

Пытаясь заострить вопрос,
напрасно мы ломаем копья.
Не принимаются всерьёз
былого жалкие лохмотья.

Годами стёрта острота
безумств, любовных вакханалий.
Смочила порох наш вода,
любовь "отбросила сандали".

Любовь не вечна, друг былой,
Ресурс её не бесконечен.
"Ничто не вечно под луной",
один Господь всесущ и вечен.

Я Вам скажу
как фаталист,
коллега, значит, Ваш:
- Судьба -
она, как чистый лист,
а жизнь, как карандаш.

Своею собственной рукой
на лист наносите штрихи.
И это - жизнь.
Одной чертой
здесь святость и грехи.

Я Вам скажу как фаталист ...
Нет,
я скорее оптимист.

На все про все своя есть мода:
Вот с этим подождем пока что,
То, словно при изжоге сода,
А это, дескать,день вчерашний.

Вот до чего прогресс дошел!
Пора в защиту молвить слово:
что ново,то нехорошо,
что хорошо – уже не ново.

В искусствах мне Господь
не отпустил таланта:
не пел и не плясал,
поэтов не читал,
недолго побывал
в обличье музыканта,
но, маму обманув,
аккордеон загнал.

На слух греша,
не стал я меломаном,
не подобрав себе любимый жанр.
Увлекся историческим романом,
но не надолго –
спорт разжег пожар.

И живопись влекла порою –
пейзажи лунные писать.
Увы, нет школы под рукою,
а мячик есть где погонять.

Не дал Господь таланта,
к искусствам не сподобил…
Я вспомнил Иоланту –
а, может, так спокойней?

В трехтысячном не жить,
хоть он и ближе, чем парсек*.
Не это тяготит – ведь нереально.
Но жаль, преодолеть
мне двадцать первый век
не суждено. Хоть се ля ви,
но все таки печально.
_________________________________________

* Парсек – единица расстояния в астрономии, равная 206 265 астрономическим единицам, или 3,258 светового года, или 3,086х10000000000000 км.

Начало шкалы тонет в мраке времён,
истоки которых неведомы.
Конец же её — миг, в котором живём,
плутаем во времени где-то мы.

История, мягко сказать: — Нате вам.
Служанка хозяйской потребности.
Какую Вам дату? Немедля подам.
Подам в лучшем виде, из верности.

Чей Крым? Выбирайте на собственный вкус:
татары и греки пред турками.
Никита в подарок столь лакомый кус
отдал (мы богаты придурками!).

Сейчас об Осетии споры с кацо.
Итоги в грядущем теряются.
Так курица раньше, а может, яйцо?
Историки вряд ли признаются.

Хотите яйцо? Вот оно, без проблем.
А Вам бы желательна курица?
История — это развратный гарем,
где Клио с друзьями тусуется.

Не нужно время торопить
Ведь каждый миг его бесценен.
Не бесконечна жизни нить –
Вся узелками из мгновений.

Всю жизнь мы вяжем узелки
И часто увязаем сами.
На первый взгляд они мелки,
Но вдруг становятся годами.

Ведал истину народ:
Безразличье губит.
Коль мужик жену не бьет,
Значит, он не любит.

Раньше были мужики!
Измельчало племя.
Времена те далеки,
наступило время

сковородок, утюгов.
Стало все иначе:
Бабы лупят мужиков
От любви горячей.

Вновь сменились времена,
И любовь прозрела.
Осознала вдруг она,
Что битье – не дело.

Заключая нынче брак,
На почетном месте
Взят в свидетели госстрах –
Для дележки если.

На учете утюги,
Сковородки тоже,
Грохнуть вазу не моги –
Бить себе дороже.

Он, как Ромео, однолюб,
И, как Отелло, недоверчив.
Бывает он порою груб,
Бывает мягко-гуттаперчив
И, как влюбленные все, глуп.
Влюбившись в женщину одну,
Твердя, что в ней души не чает,
Ей пел про звезды, про луну,
Про то, как без нее скучает,
Что он у ревности в плену.

Она ему в ответ, вестимо,
Мурлычет: - Делом докажи,
И, если я тобой любима,
Любовь стихами изложи,
Как пишут мне друзья из Крыма.
Они – известные поэты,
И рейтинг их непревзойден.
Слагают оды и сонеты
И шлют мне дюжину в сезон.
И я в ответ им шлю куплеты.

Мой друг и жалок, и смешон,
Страдая этим бзиком крымским.
Он с детства пил один «Крюшон»,
Теперь же бегает за «Клинским» -
Любовью начисто сражен.
О ней все помыслы его,
Он предан ей душой и телом.
Справляясь с рифмою легко,
Стихи слагает между делом,
Цедя прохладное пивко.

Мой друг на редкость плодовит.
Стихами утоляя ревность,
Рождает то шедевр, то хит,
Храня все той же теме верность.
Он стал в портале знаменит,
Как популярный графоман,
Кумир восторженных поклонниц.
А каждый стих его – роман
Из поговорок и пословиц
Про вероломство и обман.

И, наконец, его стихи
Взломали девы неприступность.
Она промолвила: - Хи-хи!
Прости упрямую за глупость,
Я искуплю свои грехи.
А эти крымские мужи!
Они же вовсе не поэты,
А под поэтов муляжи.
Нужны мне крымские сонеты,
Как мусульманину Кижи.
Отныне ты и только ты
Читаем мной и почитаем.
Но чтобы не было беды,
Чтоб жизнь не показалась раем,
Забудь поклонниц и цветы.

Теперь он ревности лишен,
Забыл про пиво и чекушки,
А пьет, как в юности, «Крюшон»,
И пишет басни и частушки.

Ей-ей, я друга поминал.
А чтобы больно не пинали,
Скажу: - Не басню написал,
И здесь ни слова о морали.
И уж простите, коль попал.

Все мы строим замки из песка
и играем в герцогов и фрейлин,
любим слушать "пули у виска"
и смотреть как киновраг застрелян.

Нам по нраву свара у коллег,
любим зубы скалить, видя палец,
слезы лить, выдавливая смех,
горло грызть, используя "свой шанец".

Это жизнь и каждый в ней актер
(так сказал не я, а умный классик -
я бы до такого не допер)
каждый миг, минутку, часик.

Жизнь, как праздничный бал-маскарад,
Когда истину прячут под маской,
Когда чувства бесценнейший клад
Раздают с мимолетною лаской.

У судьбы нрав изменчив и крут –
За успехами вслед неудачи,
То тебя словно крылья несут,
То готов заскулить по собачьи.

Но не страшно коварство судьбы,
Чередующей розы с клистиром,
Если будешь с собою на ты
И на вы с окружающим миром

Хотелось бы мне возвращения в детство?
Детсад, зоопарк, за уроком урок,
девчонка с косичками, что по-соседству,
горниста побудка, игра в расшибок.

А в юность вернуться бывает желанье?
Футбол до упаду, гулянье в ночи,
по гордой девчонке сплошные страданья
и так же, как в детстве, учи и учи.

А тут и трёхлетье "священного долга".
Наряды, шагистика и караул.
Три года ползком нескончаемо долго
при выкладке полной - загружен, как мул.

Когда альпинист покоряет вершину,
ему очень важен лишь этот процесс.
Победно осмотрит земную картину
и с гордостью скажет: - Не зря сюда лез!

Вот так же и в жизни - за траверсом траверс,
вершин покорённых не счесть, не учесть.
И те, что давно за спиною остались,
нужны, как в годах заплутавшая весть.

Быть может, на этом закончится песня.
Кто знает, как встретит нас вечный приют?
Не знаем пока что, узнать интересно:
а может, ТАМ песни другие поют?

Воздух октябрьский прозрачностью дышит.
В небе мерцают монисты созвездий.
Город такой тишины не услышит
И не заглянет в бездоние бездне.

В городе неба такого не видишь -
Нитью алмазной на бархате черном
выткан в веках заблудившийся Китеж,
нас колокольным тревожащий звоном.

Предки к нему Млечный Путь проложили,
Звездами высветив в Мире огромном,
Спели в балладах нам древние были,
Тайны Вселенной шепнув Посвященным.

В Космосе там, за созвездием Лиры
Матерь Природа недремлющим Оком
Нас наблюдает сквозь Черные Дыры,
Злобу людскую карая жестоко.

Все мы – участники эксперимента,
Пыль на предметном столе микроскопа.
В заданном темпе прокрутки жизнь-лента –
Только одна из бесчисленных проба.

Но и Природе конец предрешенный,
Силой назначен, которая властна,
Тоже которая Оком бессонным
Смотрит сквозь Дыры другие всечастно.

Рябью бессчетные ленты прокрутки,
Точкой – подопытных сонмы клиентов.
Мозг мой погряз в бесконечности жуткой
Неисчислимости экспериментов.

Это и есть мирозданье мутантов,
Реализованных мыслепотоков –
разнообразных миров-вариантов,
Жизнь на предметных столах микроскопов.

Мозг отказал и идет на попятный.
Крыша поэта рискует свихнуться.
В свой, пусть конечный, мирок, но понятный
Лучше всего поскорее вернуться.

Веет прохладой от лунного света,
Заголубела над лесом Венера.
Млечным Путем на свиданье с Адептом
К вечному Китежу следует вера.